Неточные совпадения
Мы пошли
в девичью;
в коридоре попался нам на дороге дурачок Аким, который всегда забавлял нас своими гримасами; но
в эту минуту не только он мне не
казался смешным, но ничто так больно не поразило меня, как вид его бессмысленно-равнодушного лица.
Издали по
коридору медленно плыла Алина.
В расстегнутой шубке, с шалью на плечах, со встрепанной прической, она
казалась неестественно большой. Когда она подошла, Самгин почувствовал, что уговаривать ее бесполезно: лицо у нее было окостеневшее, глаза провалились
в темные глазницы, а зрачки как будто кипели, сверкая бешенством.
— Эй, барин, ходи веселей! — крикнули за его спиной. Не оглядываясь, Самгин почти побежал. На разъезде было очень шумно, однако
казалось, что железный шум торопится исчезнуть
в холодной, всепоглощающей тишине.
В коридоре вагона стояли обер-кондуктор и жандарм, дверь
в купе заткнул собою поручик Трифонов.
В течение ближайших дней он убедился, что действительно ему не следует жить
в этом городе. Было ясно:
в адвокатуре местной, да,
кажется, и у некоторых обывателей, подозрительное и враждебное отношение к нему — усилилось. Здоровались с ним так, как будто, снимая шапку, оказывали этим милость, не заслуженную им. Один из помощников, которые приходили к нему играть
в винт, ответил на его приглашение сухим отказом. А Гудим, встретив его
в коридоре суда, крякнул и спросил...
— Напали на поезд! — прокричал
в коридоре истерический голосок. Самгину
казалось, что все еще стреляют. Он не был уверен
в этом, но память его непрерывно воспроизводила выстрелы, похожие на щелчки замков.
Кричал же Бьоринг на Анну Андреевну, которая вышла было тоже
в коридор за князем; он ей грозил и,
кажется, топал ногами — одним словом, сказался грубый солдат-немец, несмотря на весь «свой высший свет».
Я отворил дверь как раз
в ту минуту, когда он выпрыгнул
в коридор от соседок и,
кажется, буквально, то есть руками, выпихнутый ими.
Что за заливцы, уголки, приюты прохлады и лени, образуют узор берегов
в проливе! Вон там идет глубоко
в холм ущелье, темное, как
коридор, лесистое и такое узкое, что,
кажется, ежеминутно грозит раздавить далеко запрятавшуюся туда деревеньку. Тут маленькая, обстановленная деревьями бухта, сонное затишье, где всегда темно и прохладно, где самый сильный ветер чуть-чуть рябит волны; там беспечно отдыхает вытащенная на берег лодка, уткнувшись одним концом
в воду, другим
в песок.
Билимбе — царство растений. По обоим берегам реки лес растет так густо, что
кажется, будто река течет
в коридоре. Наклонившиеся деревья во многих местах перепутались ветвями и образовали живописные арки.
Сон переносил на волю, иной раз
в просоньях
казалось: фу, какие тяжелые грезы приснились — тюрьма, жандармы, и радуешься, что все это сон, а тут вдруг прогремит сабля по
коридору, или дежурный офицер отворит дверь, сопровождаемый солдатом с фонарем, или часовой прокричит нечеловечески «кто идет?», или труба под самым окном резкой «зарей» раздерет утренний воздух…
Я вышел, все еще унося с собой продолжение моего сна наяву. Но едва я устроился
в нише дверей и опять отдался течению своих мыслей, как
в перспективе
коридора показалась рослая фигура директора. Поравнявшись со мной, он остановился, кинул величавый взгляд с своей высоты и пролаял свою автоматическую фразу...
Его желтое лицо
кажется особенно странным
в черной остроконечной мурмолке, на фоне черного воротника,
в сумеречном освещении
коридора.
Но его не видят. Тишина
кажется еще безжизненнее и мертвее от ровного, неуловимого жужжания и вскрикиваний. Становится жутко, томительно, почти страшно. Хочется как будто проснуться, громко вскрикнуть, застучать, опрокинуть что-нибудь, вообще сделать что-нибудь такое, что промчалось бы по
коридорам, ринулось
в классные двери, наполнило бы все это здание грохотом, шумом, тревогой…
Мне
казалось, что стоит мне войти
в коридор, и я буду вновь во власти гимназического режима.
Она всхлипнула и закрыла лицо руками.
В коридоре за дверью слышалось осторожное шушуканье, а потом
показался сам Акинфий Назарыч, плотный и красивый молодец, одетый по-городски
в суконный пиджак и брюки навыпуск.
Коридором вошла
в залу Софи. Она не была бледна, как Зина, но тоже
казалась несколько утомленною.
— Пфуй! Что за безобразие!.. — говорила
в коридоре величественная Эмма Эдуардовна, делая негодующее лицо. — И вечно эта Женька!.. Постоянно эта Женька!..
Кажется, мое терпение уже лопнуло…
На дворе, впрочем, невдолге
показался Симонов; на лице у него написан был смех, и за ним шел какой-то болезненной походкой Ванька, с всклоченной головой и с заплаканной рожею. Симонов прошел опять к барчикам; а Ванька отправился
в свою темную конуру
в каменном
коридоре и лег там.
Мне
казалось, что я целый вечер видел перед собой человека, который зашел
в бесконечный, темный и извилистый
коридор и ждет чуда, которое вывело бы его оттуда. С одной стороны, его терзает мысль:"А что, если мне всю жизнь суждено бродить по этому
коридору?"С другой — стремление увидеть свет само по себе так настоятельно, что оно, даже
в виду полнейшей безнадежности, нет-нет да и подскажет:"А вот, погоди, упадут стены по обе стороны
коридора, или снесет манием волшебства потолок, и тогда…"
По
коридору бродили люди, собирались
в группы, возбужденно и вдумчиво разговаривая глухими голосами. Почти никто не стоял одиноко — на всех лицах было ясно видно желание говорить, спрашивать, слушать.
В узкой белой трубе между двух стен люди мотались взад и вперед, точно под ударами сильного ветра, и,
казалось, все искали возможности стать на чем-то твердо и крепко.
На улице с нею здоровались слободские знакомые, она молча кланялась, пробираясь сквозь угрюмую толпу.
В коридорах суда и
в зале ее встретили родственники подсудимых и тоже что-то говорили пониженными голосами. Слова
казались ей ненужными, она не понимала их. Все люди были охвачены одним и тем же скорбным чувством — это передавалось матери и еще более угнетало ее.
Мне страшно шевельнуться: во что я обращусь? И мне
кажется — все так же, как и я, боятся мельчайшего движения. Вот сейчас, когда я пишу это, все сидят, забившись
в свои стеклянные клетки, и чего-то ждут.
В коридоре не слышно обычного
в этот час жужжания лифта, не слышно смеха, шагов. Иногда вижу: по двое, оглядываясь, проходят на цыпочках по
коридору, шепчутся…
Старик Покровский целую ночь провел
в коридоре, у самой двери
в комнату сына; тут ему постлали какую-то рогожку. Он поминутно входил
в комнату; на него страшно было смотреть. Он был так убит горем, что
казался совершенно бесчувственным и бессмысленным. Голова его тряслась от страха. Он сам весь дрожал, и все что-то шептал про себя, о чем-то рассуждал сам с собою. Мне
казалось, что он с ума сойдет с горя.
Находившись, по обязанности,
в частом соприкосновении с этим темным и безотрадным миром,
в котором,
кажется, самая идея надежды и примирения утратила всякое право на существование, я никогда не мог свыкнуться с ним, никогда не мог преодолеть этот смутный трепет, который, как сырой осенний туман, проникает человека до костей, как только хоть издали послышится глухое и мерное позвякиванье железных оков, беспрерывно раздающееся
в длинных и темных
коридорах замка Атмосфера арестантских камор, несмотря на частое освежение, тяжела и удушлива; серовато-желтые лица заключенников
кажутся суровыми и непреклонными, хотя,
в сущности, они по большей части выражают только тупость и равнодушие; однообразие и узкость форм,
в которые насильственно втиснута здесь жизнь, давит и томит душу.
Во взаимно отражающих зеркалах,
в их бесконечно отражающих
коридорах,
казалось, шевелился и двигался целый полк юнкеров.
Наконец раздался тихий, густой звук больших стенных часов, пробивших один раз. С некоторым беспокойством повернул он голову взглянуть на циферблат, но почти
в ту же минуту отворилась задняя дверь, выходившая
в коридор, и
показался камердинер Алексей Егорович. Он нес
в одной руке теплое пальто, шарф и шляпу, а
в другой серебряную тарелочку, на которой лежала записка.
Ей
показалось, что он даже улыбнулся, когда
в другой раз, с тем же самоваром
в руках, она встретила его
в коридоре и еще издали закричала...
Прошла минута, другая, хлопнула дверь, ведущая из сеней
в девичью, и
в конце
коридора показалась Евпраксея, держа
в руках поднос, на котором лежал теплый сдобный крендель к чаю.
В это время
в коридоре показался надзиратель, чтобы нас выгнать
в непоказанное время из залы, и я ушел.
Второй акт только что начался.
В дверях
показалась высокая фигура маститого писателя. С ним рядом шел красивый брюнет с седыми висками,
в золотых очках. Я веду их
в коридор...
Весёлое солнце весны ласково смотрело
в окна, но жёлтые стены больницы
казались ещё желтее. При свете солнца на штукатурке выступали какие-то пятна, трещины. Двое больных, сидя на койке, играли
в карты, молча шлёпая ими. Высокий, худой мужчина бесшумно расхаживал по палате, низко опустив забинтованную голову. Было тихо, хотя откуда-то доносился удушливый кашель, а
в коридоре шаркали туфли больных. Жёлтое лицо Якова было безжизненно, глаза его смотрели тоскливо.
Потом я опять выхожу
в коридор, с тревогой прислушиваюсь… Я не обедаю, не замечаю, как наступает вечер. Наконец часу
в одиннадцатом слышатся знакомые шаги и на повороте около лестницы
показывается Зинаида Федоровна.
С большим трудом она отыскала квартиру Долинского и постучалась у его двери. Ответа не было. Анна Михайловна постучала второй раз.
В темный
коридор отворилась дверь из № 10-го, и на пороге
показался во всю свою нелепую вышину m-r le pretre Zajonczek.
На успех этого письма Елена,
кажется, не совсем надеялась, потому что лицо ее после решительного и смелого выражения приняло какое-то отчаянное: она заметно прислушивалась к малейшему шуму
в коридоре; наконец, раздались довольно сильные шаги, двери к ней
в нумер распахнулись, и влетел торжествующий и блистающий радостью Николя.
Она сама гораздо бы больше желала, чтобы князь бывал у них, а то, как она ни вооружалась стоическим спокойствием, но все-таки ей ужасно тяжело и стыдно было середь белого дня приходить
в Роше-де-Канкаль. Ей
казалось, что она на каждом шагу может встретить кого-нибудь из знакомых, который увидит, куда она идет; что швейцар, отворяя ей дверь, как-то двусмысленно или почти с презрением взглядывал на нее; что молодые официанты, стоящие
в коридоре, при проходе ее именно о ней и перешептывались.
Маленький, толстый старичок, с бритым и смешным лицом,
казался встревоженным. Из ближайшей аудитории слышался ровный голос лектора, а из дальнего конца
коридора несся смешанный гул; субинспектор с тревогой наставлял привычное ухо, прислушиваясь к этому шуму; опытный человек уловил
в нем особый оттенок: если каждый из сотни молодых голосов повысится против обычного на терцию, общий говор аудитории напоминает растревоженный улей.
Он недолго дожидался разрешения этой загадки. Возвращаясь, часу
в двенадцатом ночи,
в свою комнату, шел он по темному
коридору. Вдруг кто-то сунул ему
в руку записку. Он оглянулся: от него удалялась девушка, как ему
показалось, Натальина горничная. Он пришел к себе, услал человека, развернул записку и прочел следующие строки, начертанные рукою Натальи...
Я иду за своей женой, слушаю, что она говорит мне, и ничего не понимаю от волнения. По ступеням лестницы прыгают светлые пятна от ее свечи, дрожат наши длинные тени, ноги мои путаются
в полах халата, я задыхаюсь, и мне
кажется, что за мной что-то гонится и хочет схватить меня за спину. «Сейчас умру здесь, на этой лестнице, — думаю я. — Сейчас…» Но вот миновали лестницу, темный
коридор с итальянским окном и входим
в комнату Лизы. Она сидит на постели
в одной сорочке, свесив босые ноги, и стонет.
В коридоре часы бьют час, потом два, потом три… Последние месяцы моей жизни, пока я жду смерти,
кажутся мне гораздо длиннее всей моей жизни. И никогда раньше я не умел так мириться с медленностию времени, как теперь. Прежде, бывало, когда ждешь на вокзале поезда или сидишь на экзамене, четверть часа
кажутся вечностью, теперь же я могу всю ночь сидеть неподвижно на кровати и совершенно равнодушно думать о том, что завтра будет такая же длинная, бесцветная ночь, и послезавтра…
И все стало
казаться игрушечным Василию Каширину, присужденному к смертной казни через повешение: его камера, дверь с глазком, звон заведенных часов, аккуратно вылепленная крепость, и особенно та механическая кукла с ружьем, которая стучит ногами по
коридору, и те другие, которые, пугая, заглядывают к нему
в окошечко и молча подают еду.
Он питался,
кажется, только собственными ногтями, объедая их до крови, день и ночь что-то чертил, вычислял и непрерывно кашлял глухо бухающими звуками. Проститутки боялись его, считая безумным, но, из жалости, подкладывали к его двери хлеб, чай и сахар, он поднимал с пола свертки и уносил к себе, всхрапывая, как усталая лошадь. Если же они забывали или не могли почему-либо принести ему свои дары, он, открывая дверь, хрипел
в коридор...
Когда пробило на часах двенадцать и все
в доме,
казалось, улеглось и заснуло, Сапега вышел из кабинета, почти бегом пробежал
коридор и тихонько отворил дверь
в спальню Анны Павловны.
Теперь, когда мы случайно встречались внизу
в коридоре или на дворе, я кланялся, она приветливо улыбалась; говорили мы о погоде, о том, что,
кажется, пора уже вставлять двойные рамы и что кто-то со звонками по плотине проехал, и
в это время я читал на ее лице: «Я верна вам и не порочу вашего честного имени, которое вы так любите, вы умны и не беспокоите меня — мы квиты».
Петр Дмитрич, сердитый и на графа Алексея Петровича, и на гостей, и на самого себя, отводил теперь душу. Он бранил и графа, и гостей, и с досады на самого себя готов был высказывать и проповедовать, что угодно. Проводив гостя, он походил из угла
в угол по гостиной, прошелся по столовой, по
коридору, по кабинету, потом опять по гостиной, и вошел
в спальню. Ольга Михайловна лежала на спине, укрытая одеялом только по пояс (ей уже
казалось жарко), и со злым лицом следила за мухой, которая стучала по потолку.
Когда на другой день после обеда я пришел к Волчаниновым, стеклянная дверь
в сад была открыта настежь. Я посидел на террасе, поджидая, что вот-вот за цветником на площадке или на одной из аллей
покажется Женя или донесется ее голос из комнат; потом я прошел
в гостиную,
в столовую. Не было ни души. Из столовой я прошел длинным
коридором в переднюю, потом назад. Тут
в коридоре было несколько дверей, и за одной из них раздавался голос Лиды.
Внешняя жизнь для нас была жизнь двора и
коридора тюрьмы.
В дверное оконце, когда его забывали закрыть наружною заслонкой, виднелись гуляющие арестанты. Они «толкались» по квадратному дворику парами, тихо и без шума.
Казалось, серые халаты налагали какое-то обязательство тихой солидности.
В это время из темного
коридора, под прямым углом примыкавшего к нашему,
показалась маленькая фигурка
в сером пальто с медными пуговицами.
Мои провожатые прошли весь дворик. Входная дверь была
в конце. Вступая
в нее, я ждал увидеть длинный
коридор и уже предвкушал интересные минуты первого знакомства с моими будущими соседями. Вот,
казалось мне, захлопнется дверь
коридора, провожатые уйдут, я подойду к своей двери с круглым глазком и прислушаюсь. И наверное, услышу какое-нибудь приветствие или вопрос...
Гусар А-в, вдруг войдя, громко при всех бывших тут офицерах и публике заговорил с двумя своими же гусарами об том, что
в коридоре капитан нашего полка Безумцев сейчас только наделал скандалу «и,
кажется, пьяный».
Опять спустились они с лестницы, ходили по переходам и
коридорам и пришли
в ту же залу, освещенную тремя хрустальными люстрами. Те же рыцари висели на стенах, и опять, когда приблизились они к двери из желтой меди, два рыцаря сошли со стены и заступили им дорогу.
Казалось, однако, что они не так сердиты были, как накануне; они едва тащили ноги, как осенние мухи, и видно было, что они через силу держали свои копья.